|
Реклама в Интернет |
Все Кулички |
|
|
|
|
Денис Васильевич Давыдов
Сатиры
"Кто столько мог тебя, мой друг, развеселить? От смеха ты почти не можешь говорить. Какие радости твой разум восхищают, Иль деньгами тебя без векселя ссужают? Иль талия тебе счастливая пришла И двойка трантель-ва на выдержку взяла? Что сделалось с тобой, что ты не отвечаешь?" - "Ах! дай мне отдохнуть, ты ничего не знаешь! Я, право, вне себя, я чуть с ума с сшел: Я нонче Петербург совсем другим нашел! Я думал, что весь свет совсем переменился: Вообрази - с долгом Н<арышки>н расплатился, Не видно более педантов, дураков, И даже поумнел З<агряжск>ий, С<вистун>ов! В несчастных рифмачах старинной нет отваги, И милый наш Марин не пачкает бумаги, А, в службу углубясь, трудится головой: Как, заводивши взвод, во время крикнуть: стой! Но больше я чему с восторгом удивлялся: Ко<пь>ев, который так Ликургом притворялся, Для счастья нашего законы нам писал, Вдруг, к счастью нашему, писать их перестал. Во всем счастливая явилась перемена, Исчезло воровство, грабительство, измена, Не видно более ни жалоб, ни обид, Ну, словом, город взял совсем противный вид. Природа красоту дала в удел уроду И сам Л<ава>ль престал коситься на природу, Б<агратио>на нос вершком короче стал, И Д<иб>ич красотой людей перепугал, Да я, который сам, с начала свово века, Носил с натяжкою названье человека, Гляжуся, радуюсь, себя не узнаю: Откуда красота, откуда рост, смотрю; Что слово - то bon-mot, что взор - то страсть вселяю. Дивлюся - как менять интриги успеваю! Как вдруг, о гнев небес! вдруг рок меня сразил: Среди блаженных дней Андрюшка разбудил. И всё, что видел я, чем столько веселился, - Всё видел я во сне, всего со сном лишился". 1802 |
Уставши бегать ежедневно По лужам, по грязи, по жесткой мостовой, Однажды Ноги очень гневно Разговорились с Головой: "Как мы несчастны, Боже мой, Что век осуждены тебе повиноваться; Днем, ночью, осенью, весной, Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться Туда, сюда, куда велишь; И к этому ж еще, опутавши чулками, Ботфортами да башмаками, Ты нас, как ссылочных колодников, моришь И, сидя наверху, лишь хлопаешь глазами; Еще же если б ты к Ногам Была почтительней за труд их неизменный; Так нет! когда тебя, с душою сопряженны, Несем к торжественным богам, Тогда лелеешь нас; но лишь домой вступили - То Ноги, по твоим словам, Как будто не ходили". - "Молчать, - тут Голова сказала им, - молчать! Иль не страшит моя вас сила? Бродяги! вам ли размышлять, Когда мне место раз определила Природа выше вас, то чтоб повелевать!" - "Ну, очень хорошо! пусть ты б повелевала, По крайней мере нас повсюду б не совала, А прихотям твоим несносно угождать! Да между нами ведь признаться, Коль нами право ты имеешь управлять, То мы имеем тож всё право спотыкаться; И можем иногда, споткнувшись - как же быть? - Твое могущество об камень расшибить!" Смысл этой басни всякий знает... Но должно - цыц! - молчать: дурак - кто всё болтает! 1803 |
|
(РЕКА И ЗЕРКАЛО) За правду колкую, за истину святую, За сих врагов, царей, - деспот Любимца осудил: главу его седую Велел снести на эшафот. Но сей пред смертию успел добиться Пред грозного царя предстать - Не с тем, чтоб плакать иль крушиться, Но, если правды он боится, Хотя бы басню рассказать. Царь жаждет слов его - философ не страшится И твердым гласом говорит: "Ребенок некогда сердился, Увидя в зеркале свой безобразный вид; Ну в зеркало стучать, и в сердце веселился, Что мог он зеркало разбить. Назавтра же, гуляя в поле, В реке свой гнусный вид увидел он опять... Как реку истребить? - нельзя, и поневоле Он должен был в душе и стыд и срам питать! Монарх! стыдись; ах! это сходство Прилично для царя? Я зеркало - разбей меня, Река - твое потомство; Ты в нем еще найдешь себя!" Монарха речь сия так убедила, Что он велел ему и жизнь и волю дать; Постойте, виноват - велел в Сибирь сослать, А то бы эта быль на сказку походила. 1803 |
|
Притча Орлица Царица Над стадом птиц была, Любила истину, щедроту изливала, Неправду, клевету с престола презирала. За то премудрою у птиц она слыла, За то ее любили, Покой ее хранили. Но наконец она Всемощною Рукой, По правилам природы, Прожив назначенные годы, Взята была судьбой, А попросту сказать - Орлица жизнь скончала; Тоску и горести на птичий род нагнала; И все в отчаянье горчайши слезы льют, Унылым тоном И со стоном Хвалу покойнице поют. Что сердцу тягостно, легко ли то забыть? Слеза - души отрада И доброй памяти награда. Но - как ни горестно - ее не воскресить, - Пернаты рассуждают И так друг друга уверяют, Что без царя нельзя на свете жить И что царю у них, конечно, должно быть! И тотчас меж собой совет они собрали И стали толковать, Кого в цари избрать? И наконец избрали... Великий Боже! Кого же? Турухтана! Хоть знали многие, что нрав его крутой, Что будет царь лихой, Что сущего тирана Не надо избирать, Но должно было потакать, - И тысячу похвал везде ему трубили: Иной разумным звал, другие находили, Что будет он отец отечества всего, Иные клали всю надежду на него, Иные до небес ту птицу возносили, И злого петуха в корону нарядили. А он - Лишь шаг на трон, То хищной тварию себя и окружил: Сычей, сорок, ворон - в павлины нарядил, И с сею сволочью он тем лишь забавлялся, Что бедной дичию без милости ругался: Кого велит до смерти заклевать, Кого в леса дальнейшие сослать, Кого велит терзать сорокопуту, - И каждую минуту Несчастья каждый ждал. Томился птичий род, стонал... В ужасном страхе все, а делать что - не знают! "Виновны сами мы, - пернаты рассуждают, - И, знать, карает нас вселенныя творец, За наши каверзы, тираном сим вконец, Или за то, что мы в цари избрали птицу Кровопийцу!.." И в горести своей летят толпой к леску, Размыкать чтобы там смертельную тоску. Не гимны, Турухтан, тебе дичина свищет, Возмездия делам твоим тиранским ищет. Когда народ стенет, всяк час беда, напасть, Пернатые терпеть злодейств не станут боле! Им нужен добрый царь - ты гнусен на престоле! Коль необуздан ты - твоя несносна власть! И птичий весь совет решился, Чтоб жизни Турухтан и царствия лишился. К такому делу приступить Гораздо трудно! Однако ж, как же быть? Казалось многим и безумно, Ужасно действие, и пропасть в нем греха, Да как ни есть Свершили месть - Убили петуха! Не стало Турухтана, - Избавились тирана! В восторге, в радости, все птицы вне себя, Злодея истребя, Друг друга лобызают И так болтают: "Теперь в спокойствии и неге поживем, Как птицу смирную на царство изберем!" И в той сумятице на трон всяк предлагает: Кто гуся, кто сову, кто курицу желает, И в выборе царя у птиц различный толк. О рок! Проникнуть можно ли судеб твоих причину? Караешь явно ты пернатую дичину! И вдруг стакнулись все, во всех углах запели, И все согласно захотели, Чтоб Тетерев был царь. Хоть он глухая тварь, Хоть он разиня бестолковый, Хоть всякому стрелку подарок он готовый, - Но все в надежде той, Что Тетерев глухой Пойдет стезей Орлицы... Ошиблись бедны птицы! Глухарь безумный их - Скупяга из скупых, Не царствует - корпит над скопленной добычью, А управлять другим несчастной отдал дичью. Не бьет он, не клюет, Лишь крохи бережет. Любимцы ж царство разоряют, Невинность гнут в дугу, страмцов обогащают... Их гнусной прихотью - кто по миру пошел, Лишен гнезда - у них коль не нашел. Нет честности ни в чем, идет всё на коварстве, И сущий стал разврат во всем дичином царстве. Чего же ожидать от птицы столь безумной? Ваш выбор безрассудный Урок вам дал таков: Не выбирать ни злых, ни глупых петухов. 1804 |
|
Анакреонтическая ода Мы недавно от печали, Лиза, я да Купидон, По бокалу осушали И просили Мудрость вон. "Детушки, поберегитесь! - Говорила Мудрость нам. - Пить не должно; воздержитесь: Этот сок опасен вам". "Бабушка! - сказал плутишка, - Твой совет законом мне. Я послушливый мальчишка, Но вот капелька тебе, - Выпей!" - Бабушка напрасно Отговаривалась пить. Как откажешь? Бог прекрасный Так искусен говорить. Выпила и нам твердила О воздержности в вине; Еще выпив, попросила, Что осталося на дне. И старушка зашаталась, Не нашедши больше слов; Зашатавшись, спотыкалась, Опираясь на Любовь. 1807 |
Довольно!.. я решен: люблю тебя... люблю. Давно признания удобный миг ловлю, И с уст трепещущих слететь оно готово, Но взглянешь ты - смущаюсь я И в сердце робкое скрываю от тебя Всё бытие мое вмещающее слово. Бегу тебя... вотще!.. полна Душа безумная тобою, В мечтах бессонницы и в жарких грезах сна, Неотразимая! ты всюду предо мною. Прилично ль это мне? Прошла, прошла пора Тревожным радостям и бурным наслажденьям; Потухла в сумраке весны моей заря; Напрасно предаюсь привычным заблужденьям, Напрасно! - мне ль тебя любить? Мне ль сердце юное к взаимности склонить? Увы, не в сединах сердца обворожаешь! Всё правда... но вчера... ты знаешь... Могу ли позабыть наш тайный разговор? Ты резвостью мила; но вздох, но томный взор, Но что задумчивость твоя мне обещают? Сказать ли всё тебе? Уж в свете примечают, Что ты не так резва, беспечна - и меня Безмолвно слушаешь. Вчера рука твоя Моей не покидала, Она в руке моей горела, трепетала, И ты глядела - на кого? Глядела на меня - меня лишь одного... Я видел всё... Да, я любим тобою! Как выражу восторг я сердца моего? Теперь заранее нам должно меж собою Согласно начертать сердечный договор. Мы тем предупредим семейственный раздор, Неудовольствия и неизбежны споры. Вот первая статья: Мы будем жить одни, глаз на глаз, ты да я. Здесь тьма насмешников, которых разговоры Кипят злословием; ехидных языков Я, право, не боюсь; но модных болтунов, Кудрявых волокит, с лорнетами, с хлыстами, С очками на носу, с надутыми брыжами - Как можно принимать? Нет! без обиняков, Нет, нет, решительно: отказ им невозвратный! И для чего нам свет и чопорный, и знатный, Рой обожателей и шайка сорванцов? К чему, скажи ты мне, менять нам тихий кров И мирную любви обитель На шумный маскарад нахалов и шутов? Бог с ними! что до них! я обществ не любитель И враг любезникам. Могу ль переносить И угождения, и в дружбе уверенья Вертлявых шаркунов? Имеешь позволенье Раз в месяц... два раза - принять и угостить Мне с детства моего знакомого соседа Семидесяти лет. О, как его беседа Полезна для души! Какой он явный враг Всем ветреным забавам, развлеченьям, Пирам и праздникам и светским угожденьям! Итак, мой сделан первый шаг, И первая статья написана. Вторая: Прошу театр не посещать. Но это жертва не большая: Ах, нам ли время убивать, За наслаждением искусственным стремиться? Миг дорог для любви! Мой друг, мой юный друг, Минута праздная чем может наградиться? К тому ж, что видим мы в театрах? - Малый круг Разумных критиков, а прочие - зеваки, Глупцы, насмешники, невежды, забияки. Открылся занавес. Неистовый герой Завоет "на стихах" и в бешенстве жеманном Дрожащую княжну дрожащею рукой Ударит невпопад кинжалом деревянным; Иль, небу и земле отмщением грозя, Пронзает грудь свою и, выпучив глаза, Весь в клюквенном соку, кобенясь, умирает... И ужинать домой с княжною уезжает. Комедия тебя неужто веселит? Чему учиться в ней? лукавствовать, смеяться Над добрыми людьми? Но можно ль забавляться Несчастьем ближнего? - Там старичок смешит, Что поздно полюбил, - но кто ж повелевает Волнением страстей? Там мужа наряжает Прической модною прелестная жена - И муж бодается. Насмешка не одна Язвит любовников ревнивых. Что тут веселого? - К тому ж не вижу ль я Опять соборища слепцов многоречивых! Куда деваться мне? Куда укрыть тебя От жадных взг лядов их и уст медоточивых? Уж вот они, - шумят! Уж в ложе, - Боже мой!.. Уж пять наездников меж мною и тобой... И вот еще один теснится с извиненьем... И я у притолки! Любезные слова Их слушать осужден с досадой, с нетерпеньем... Молчу! Что делать мне? Супружние права Теряют действие в собраньях многолюдных. Но зрелищу конец, и мы идем с толпой К подъезду... Ах! и тут не легче жребий мой, И тут я сволочью нахалов безрассудных Затолкан до смерти! Они спешат, летят, Усердствуют тебе и руку предлагают... Возможно ль отказать? Учтивость, говорят, Отказам первый враг. Глаза мои теряют Тебя средь моря шуб, капотов, сюртуков, И шляп с султанами, и шапок, и чепцов! Не черти ли назло мне путь пересекают? Везде препятствия! И я один брожу... Нет! именем любви тебя прошу: Забыть навек театр, любви моей опасный! Не всё, не всё еще: танцуешь ты прекрасно, Я знаю; но тебе на балах не бывать. Как? Будешь ты на бал заране наряжаться, С намереньем приготовляться, Чтоб нравиться другим, прельщать, обворожать?.. Так, стало, для других и локоны волнисты Завьются? Для других и яхонты огнисты, Алмазы яркие зажгутся в волосах - Всё это для других? И в золоте, в лучах, Богиня праздненства, кадимая жрецами И упоенная мольбами и хвалами, Из жалости одной взор бросишь на того, Кто более всех любит и кого Ты не нарядами, не блеском привлекаешь, Но сердцем, но умом, но скромностью пленяешь?.. Но вальсы начались. На вальс тебя просить Подходит юноша. Он, с видом боязливым, Бродящим взором, торопливым, Окинул общество - и взор остановить Решился на тебе... И кто не восхитится, Увидевши тебя! Уж он с тобой вертится. Злодей! Уж он, обняв твой гибкий, стройный стан, Летает... до полу из милости касаясь, И ты лицо с лицом! А я? - я, разрываясь, Опять у притолки! - А я? опять в обман Попался! Думал быть с тобою неразлучен, Ждал удовольствия - теперь несносен, скучен, В отчаянье, взбешен! Но вальса вихрь утих, И ты спешишь ко мне, чтоб перевесть дыханье. Я ожил, я забыл и горе и страданье, Но, ах, надолго ли? Рой франтов молодых В погоне за тобой, и ты с одним из них - Прекраснейшим, любезнейшим... Нет, полно! Нет, балы позабудь!.. утешь меня!.. Довольно Измучен уже я одной мечтой моей!.. Для рассудительных, бесчувственных людей Я странен, может быть? Что ж делать, друг мой милый, Могу ли быть тебе несносен оттого? Не я виновен в том! Я сердца моего Могу ль избавиться? Какою силой Дам чувства новые ему? Мне скажут: я тебя на скуку осуждаю, Твой дом в безлюдную тюрьму, Столицу в монастырь пустынный обращаю... О, нет! я сам хочу, чтоб всюду за тобой Утехи, радости стремилися толпой... Но я покой люблю, но скромность обожаю... И потому тебя в деревню призываю. Огромны здания не нужны нам с тобой: Чертог, украшенный искусною рукой, Очаровательный, чудесный, Не так мне нравится, как сельский домик тесный, Но светлый и простой. Я тесноту люблю: Боюсь далеко жить от той, с кем жизнь делю; В одной же горнице - кто шепчет, кто вздыхает, Кто стукнет, заскрыпит, на цыпочках ступает, - Я вижу, слышу, знаю всё, И сердце оттого спокойнее мое. Чего еще желать блаженства к дополненью? Во вкусе английском, простом, Я рощу насажу, она окружит дом, Пустыню оживит, даст пищу размышленью; Вдоль рощи побежит струистый ручеек; Там ивы гибкие беседкою сплетутся; Березы под скамьей развесившись нагнутся; Там мшистый, темный грот, там светленький лужок И даже огород приманят нас порою Своей роскошною и скромной простотою. Мы будем счастливы природой и собой. Недалеко межа пустынников владенью, Но сколько места в нем живому наслажденью! Бог с ними, с благами роскошных гордецов! Им мир и блеск мирской - нам угол и любовь. Друзья, товарищи трудов моих смиренных Кто будут? Жители села, с простым умом. Ум стоит остроты: в невежестве своем Они почтеннее людей высокомерных, Которых называть опасно... замолчу. Итак, с тобою я в деревню полечу, Забывши светские печальные забавы, И общежитие, и модные уставы. О, сколько радостей нас ожидает там! Скитаться будем мы по рощам, по горам, Куда глаза глядят... Но только всё со мною, Не разлучаяся, рука с рукою. Найдем красивый вид: мы, восхищаясь им, Приостановимся и взоры усладим, И сердце сладкими наполнится мечтами. Но вечереет день, уж солнце за горами, И сумрак стелется; мы тихою стопой Идем, задумавшись, с растроганной душой, Спокойны, счастливы. Деревню переходим, Но мимо хижины убогой не проходим; Там скорбь безмолвную ты в рубище найдешь... Смотри: мать бледная с детьми к тебе теснится; Ты всем несчастным друг, ты помощь им даешь, И жаркая слеза из глаз твоих катится. Так дни проводишь ты. Там щедрою рукой Даришь приданое невесте молодой; Там старца дряхлого ты лета уважаешь: Почетную скамью на свадьбе уступаешь, И в скромном платьице, без вычурных чудес, Ты всем являешься посланницей небес. Так в радостях любви мы дней не замечаем; Так жизнь летящую в блаженство обращаем. Ратификацию трактату моему Я с нетерпеньем жду. Доверься своему Ты другу - подпиши статьи первоначальны; Доволен будет он. Со временем ему Осенни вечера, мечты, прогулки дальны Внушат важнейшие. Придет счастливый час, И тайные статьи явятся напоказ. 1807 |
|
Басня Дочь юная весны младой, Румяна Роза расцветала И утреннею красотой Сердца невольно привлекала. И Чижик Розу полюбил; Он путь к красавице направил, Кочующих друзей оставил И день и ночь при Розе жил. Качаясь на зеленой ветке, Где ждал награды для себя, Хорошенькой своей соседке Он говорил: "Люблю тебя!" - "Уж многие любить клянутся, - Сказала Роза, - так, как ты; Когда ж лишусь я красоты, Где верные друзья найдутся?" - "Мне быть неверным? Никогда! - Поет любовник легкокрылый. - Напротив: страсть моя тогда Еще усилится, друг милый!" Амур тогда в саду летал; Ему ль оставить это дело? Он вдруг дыханье удержал - И всё в природе охладело. Бореи свищут, прах метут; Листочки Розы побледнели, Зефиры, мотыльки слетели - И следу нет!.. А Чижик тут. "Ах! если ты находишь счастье В моей любви, - он говорил, - Утешься! Я люблю в ненастье, Как в утро красное любил!" Бог удивился не напрасно; Он щедро наградил чету. Удвоил Розы красоту, И Чиж один любим был страстно. Смысл басни, кажется, найден; Его ты знаешь, друг мой милый: Я - тот любовник легкокрылый, - Но как за верность награжден? 1808 |
Под вечерок Хрунов из кабачка Совы Бог ведает куда, по стенке пробирался; Шел, шел и рухнулся. Народ расхохотался. Чему бы, кажется? Но люди таковы! Однако ж кто-то из толпы (Почтенный человек!) помог ему подняться И говорил: "Дружок, чтоб впредь не спотыкаться, Тебе не надо пить!.." - "Эх, братец! всё не то: не надо мне ходить!" 1817 |
Что она? - Порыв, смятенье, И холодность, и восторг, И отпор, и увлеченье, Смех и слезы, черт и Бог, Пыл полуденного лета, Урагана красота, Исступленного поэта Беспокойная мечта! С нею дружба - упоенье, Но спаси, Создатель, с ней От любовного сношенья И таинственных связей! Огненна, славолюбива, Я ручаюсь, что она Неотвязчива, ревнива, Как законная жена! 1832 |
Был век бурный, дивный век, Громкий, величавый; Был огромный человек, Расточитель славы. То был век богатырей! Но смешались шашки, И полезли из щелей Мошки да букашки. Всякий маменькин сынок, Всякий обирала, Модных бредней дурачок, Корчит либерала. Деспотизма сопостат, Равенства оратор, Вздулся, слеп и бородат, Гордый регистратор. Томы Тьера и Рабо Он на память знает И, как ярый Мирабо, Вольность прославляет. А глядишь: наш Мирабо Старого Гаврило За измятое жабо Хлещет в ус да в рыло; А глядишь: наш Лафает, Брут или Фабриций Мужиков под пресс кладет Вместе с свекловицей. Фраз журнальных лексикон, Прапорщик в отставке, Для него Наполеон - Вроде бородавки; Для него славнее бой Карбонаров бледных, Чем когда наш шар земной От громов победных Колыхался и дрожал И народ, в смятенье, Ниц упавши, ожидал Мира разрушенье. Что ж? - Быть может, наш герой Утомил свой гений И заботой боевой, И огнем сражений? Нет, он в битвах не бывал - Шаркал по гостиным И по плацу выступал Шагом журавлиным. Что ж? - Быть может, он богат Счастьем семьянина, Заменя блистанье лат Тогой гражданина? Нет, нахально подбочась, Он по дачам рыщет И в театрах, развалясь, Все шипит да свищет. Что ж? - Быть может, сатаны Он бежал приманок; Звезды, ленты и чины Презрел спозаранок? Нет, мудрец не разрывал С честолюбьем дружбы И теперь бы крестик взял - Только чтоб без службы. Вот гостиная в лучах; Свечи да кенкеты, На столе и на софах Кипами газеты; И превыспренний конгресс Двух графинь оглохших И двух жалких баронесс, Чопорных и тощих; Все исчадие греха, Страстное новинкой; Заговорщица-блоха С мухой-якобинкой; И козявка-егоза, Девка пожилая, И рябая стрекоза, Сплетня записная; И комар, студент хромой, В кучерской прическе; И сверчок, крикун ночной, Друг Крылова Моськи; И мурашка-филантроп, И червяк голодный, И Филипп Филиппыч-клоп, Муж... женоподобный, - Все вокруг стола - и скок В кипет совещанья Утопист, идеолог, Президент собранья, Старых барынь духовник, Маленький аббатик, Что в гостиных бить привык В маленький набатик. Все кричат ему привет С аханьем и писком, А он важно им в ответ: Dominus vobiscum! И раздолье языкам! И уж тут не шутка! И народам, и царям - Всем приходит жутко! Всё, что есть, - всё в пыль и прах! Всё, что процветает,- С корнем вон! - Ареопаг Так определяет. И жужжит он, полн грозой, Царства низвергая... А России, - боже мой! - Таска... да какая! И весь размежеван свет Без войны и драки! И России - уже нет, И в Москве поляки! Но назло врагам она Все живет и дышит, И могуча, и грозна, И здоровьем пышет. Насекомых болтовни Внятием нe тешит, Да и место, где они, Даже не почешет. А когда во время сна Моль иль таракашка Заползет ей в нос - она Чхнет - и вон букашка! 1836 |
|
Шутка Как интересна наша Маша! Как исстрадалася по Мише! Но отчего же ехать к Маше Так медлит долговязый Миша? Быть может, занимаясь Машей, На сахарном заводе Миша Готовит карамельки Маше, - Но станется и то, что Миша Забыл о нашей бедной Маше. И, может быть, неверный Миша Целует уж другую Машу, Вы знаете какую, - Миша! Опомнись, Миша! - наша Маша Жива лишь памятью о Мише, А новая красотка Маша Грызет одни конфеты Миши - Грызет, как их грызут все Маши В провинциях, где ныне Миша, И в ус не дует эта Маша, Что слаще их лобзанья Миши! Когда, когда же к нашей Маше Ты возвратишься, длинный Миша, И сквозь очки увидишь Машу - Глядящею в лорнет на Мишу?.. 1830-е годы |
Кто знает нашу богомолку, Тот с ней узнал наедине, Что взор плутовки втихомолку Поет акафист сатане. Как сладко с ней играть глазами, Ниц падая перед крестом, И окаянными словами Перерывать ее псалом! О, как люблю ее ворчанье: На языке ее всегда Отказ идет как обещанье: "Нет" на словах - на деле "да". И - грешница - всегда сначала Она завопит горячо: "О, варвар! изверг! я пропала!" А после: "Милый друг, еще..." 1830-е годы(?) |
[Индекс] [Новости] [Кто такие гусаpы?] [Мундиpы] [Галерея славы] [Гусары в войнах] [Гусары в искусстве] [Ссылки] [Контакты]
