Дата: Пн, 26 Фев 96 10:41:35 0200

Никита Сергеевич Хрущев выпивал Первухина по Маленкову, закусывал черной икрой, после чего делался совершенно Косыгиным. За это его столкнули с пьедеСталина, Булганули Молотовым по голове, пнули ему в зад Ворошилова, и теперь он на море у самого Берия. Марья Петровна на него Шепилова: "Э ты, старый Козлов!", а он ей "Отвяжись, Микояная!". И с горя безБрежнева он сидит Подгорным хребтом, дрожит как Суслов и под Шелест кукурузы тихонечко Фурцает при потушенных Кагановичах.

Бен-Моше

05 Мая 1996 22:50:50 -0700

Проф.Никита Толстой (сын писателя А.Н.Толстого и граф), преподавая нам психику, очень увлекался рассказами о своих поездках с папой по всему миру. Лекции он проводил сидя на кресле, куря дорогую американскую сигарету (которую тогда можно было достать только у фарцовщиков) и при этом качаясь вперед-назад. Однажды, увлекшись рассказом про Бразилию, он неожиданно опрокинулся назад вместе с креслом, но, не заметив этого, продолжал рассказывать, не выпуская сигареты изо рта. Когда подбежавшие студенты стали его поднимать, он очень расстроился, что не закончил историю.

В наше время на психфаке ЛГУ, где я имел честь, студенты - бывшие ученики 239 ФМШ - очень любили посылать каждому новому профессору психики записку с коварным вопросом: "А как насчет эффекта Мессбауера?" Так как естественно никто из профессоров этого не помнил в силу ненужности эффекта в курсе физики, то они обычно смущались, краснели и обещали рассказать в следующий раз, чем очень веселили добрых студентов. Никита Толстой, конечно же, был спрошен об этом на первой же лекции. Немного призадумавшись, он переспросил : "Мессбауера? Ну конечно же, помню как раз после того как Карлуша получил свою премию за этот дурацкий эффект, мы с ним завалились в маленький мюнхенский кабачок. И, надо признаться, так нажрались..."

В конференц-зале нашего психфака были (новые в то время) поднимающиеся-спускающиеся доски. Профессор Васильев, сильно любимый студентами за веселый нрав, читал нам курс электродинамики. Закончив писать на одной доске, он опустил вниз другую, закрывая написанное на первой. Одна из студенток-отличниц, замешкавшись, вскричала: "Профессор, я еще не закончила, а вы уже спустили!" На что Васильев грустно улыбнувшись ответил: "Старею, однако".

Бордель

В давние-стародавние времена гусарский полк стоял на зимних квартирах в уездном городе Н. Была это настоящая дыра, милостивые государи! Никаких очагов культуры-с. Единственное место отдыха - бордель-с, вернее даже бардак, причем самого последнего разряда. Кто туда только не лазил: и драгуны, и казаки, и артиллеристы, стыдно сказать, пехотных полков нижние чины! Про штатских уж и говорить не приходится - штруцких там было, что твоих тараканов. Ну и, следственно, каждый вечер драки-с. Гусары,они известно, молодцы, спуску никому не давали, однако каптенармусы жаловались, что за неделю столько мундиров рваных менять приходится, сколь в Кавказской кампании за месяц. Да и как прикажете церковный парад проводить, когда не только у юнкеров, но даже и у поручиков через второго по фонарю свежему под глазом ? А уж какие девицы в бардаке том подвизались! Сами испитые,чулки драные, шеи в засосах, все время под мухой. Не выдержал отец-командир и поручил полковому адьютанту навести в этом деле порядок, а в помощь ему дал отца благочинного - полкового батюшку Афигения да настоятельницу близлежащего католического монастыря св. Томаса (Фомы по нашему) мадам Хенриетту. "Что за комиссия, Создатель!", подумал полковой адьютант, но приказ есть приказ. Поначалу мать Хенриетта вообще хотела закрыть бордель и тем положить конец безобразиям, однако о. Афигений, как человек пообтершийся на военной службе, совместно с адьютантом указал на неразумность да и невозможность такого шага. После долгих обсуждений сошлись на том, что надобно открыть добропорядочный дом терпимости специально для господ гусар с возможным допущением в оный дом также юнкеров и офицеров прочих кавалерийских полков. Разных же скандалистов гнать в три шеи. После торжественного молебна с водосвятием дом терпимости был наконец открыт. Вечером полковник, проезжая по делам службы мимо борделя, был привлечен громким пением полкового гимна. Заинтригованный, он открыл дверь и заглянул внутрь : "Неужели пехота наш гимн поет?" Однако внутри он застал знакомую картину разврата и дебоша: господа гусарские офицеры с песней били семинаристов. Полковой адьютант, пьяный до такои степени, что мог только сидеть, дирижировал бутылкой. На коленях у него сидела растрепанная девица, а под глазом наливался свежий фонарь. "Здрав жлаю, Вше Вск блаародие!"- попытался стать во фрунт бравый гусар. "Голубчик, почему вы опять в борделе? Мы ведь открыли дом терпимости?" "Открыть то открыли, да м. Хенриетта с о. Афигением ни одной бляди в штат не допустили!" "Так кто ж там работает?", но голова адьютанта бессильно упала в недоеденный салат. Прибыв в дом терпимости, полковник увидел у входа м. Хенриетту и о. Афигения. "Кто с вами работает?!!" - сердито спросил полковник. "Не извольте сомневаться, господин полковник",- весело ответила м. Хенриетта. "Не какие-нибудь там молоденькие вертихвостки, а почтенные женщины, ветеранши борьбы с нашествием Буонапарте. Настя, Настя, к тебе гость!" Увидев спускавшуюся по лестнице грузную, усатую, по меньшеи мере 70-летнюю Настю, полковник почувствовал, что голова его пошла кругом. "Лучше селедки, чем зенитки," - это была его последняя сознательная мысль. "Настя, отнеси Их Высокоблагородие в палату 6, пусть в себя придет" - сказала, весело потирая руки, м. Хенриетта. - "Вот так мы порок-то и искореним". И она умиленно улыбнулась просветлевшему ликом о. Афигению. К-т Хер. горец Сам Зайин-Алеха, вновь посетивший бордель и обнаруживший там массу знакомых господ офицеров.

Начало очень хорошее, но в конце фактические неточности. Во-первых, мать Хенриетта с самого начала воспротивилась созданию дома терпимости, так как сказала что противно христианскому обычаю отказывать ближнему своему в удовлетворении его нужд, а Устав дома терпимости предусматривает недопущение туда злостных дебоширов. Она разругалась с адьютантом и теперь в дом терпимости и носа не кажет, но зато регулярно проповедует в Борделе, что бы вы думали - терпимость. Во-вторых, дом терпимости был открыт никак не по указанию Гусарского начальства, а по просьбе приличной публики к Городничему, так как приличной публике надоели постоянные дебоши украинских и прочих казаков, заезжих бусурманских купцов, и пьяных мастеровых. Во-третьих, в Доме Терпимости все те же самые бляди (разрешите мне так выразиться), что и в борделе (да и откуда в нашем захолустье другим взяться). Но жизнь впрочем кипит в отсутствии казаков и прочих дебоширов, оставленных за воротами. В-четвертых, гусары впоне свободны в своих предпочтениях. Так я и корнет Смирнофф-Водкин посещаем дом терпимости, тогда как пан Киев-Бостонский (большой любитель мордобоя) - только Бордель. Барон фон дер Зик

... Барон, об этом лучше давайте лучше спросим любезного корнета.
Кстати, полковога адьютанта фамилия-то была, если память мне не изменяет, Снапсов-Буйных.

к-т Хер. горец Сам Зайин-Алекха

1. Идет устный экзамен по физике (1 курс). Сдает одна девушка. Ничего не знает. Шмелев уже спрашивал самые простые вопросы, но... Вдруг он кладет руку девушке ма коленку и говорит :"Скажите, а у вас свободная ночка есть?" Девушка смущаетса, краснеет и говорит: "Да ...?" Шмелев: "Так вот сядьте и подучите!"

2. Опять на экзамене (по механике). Шмелев дал студенту задачу (что-то связанное с трением) и у того получилось, что сила трения отрицательная. Шмелев сидел, сидел, вдруг взял зачетку и выбросил ее за дверь. Говорит: "Если вернется, то получите 5, если нет, то придете на пересдачу". В это время из-за двери раздается возглас: "Какои мудак зачетками разбрасывается?", и зачетка влетает обратно. Студент получил 5!

Де Паскаль